— Зачем же тогда они пьют перед сделкой?
— Им нравится пить, — пожал Силк плечами.
Два траппера, сидевших за соседним столом, возобновили знакомство, которое явно длилось уже десяток лет или даже больше. Бороды обоих были тронуты сединой, но они весело болтали, будто молодые люди.
— У тебя были неприятности с мориндимами, когда ты был там, наверху? — спросил один другого.
Тот покачал головой:
— Я сделал чумные знаки с обоих концов долины, где установил свои ловушки.
Мориндим пройдет дюжину лиг в обход, лишь бы избежать места, где установлены такие знаки.
Первый кивнул в знак согласия:
— Как правило, это лучший способ. Греддер всегда считал, что знаки порчи лучше, но, как выяснилось, он был не прав.
— Я не видел его уже давно.
— Я был бы удивлен, если бы он объявился. Около трех лет тому назад мориндимы добрались до него. Я сам похоронил его — по крайней мере то, что от него осталось.
— Не знал. Однажды я провел с ним зиму там, у истоков Корду. Он был человеком скверным. Но тем не менее удивляюсь, что мориндим пересек знаки порчи.
— Насколько я могу судить, с ним был какой-то колдун, который снял проклятие со знаков. На одном из них я нашел высохшую лапку ласки с тремя стебельками травы, обмотанными вокруг каждого пальца.
— Это сильное заклинание. Должно быть, они очень хотели добраться до него, поскольку колдуну пришлось преодолеть немалые трудности.
— Ты же знаешь, что за человек был этот Греддер. Он мог приводить людей в раздражение, находясь от них в десяти лигах.
— Что правда, то правда.
— Однако Греддера больше нет. Теперь его череп украшает посох какого-нибудь мориндимского колдуна.
Гарион наклонился к деду.
— Что они имеют в виду, когда говорят о знаках? — прошептал он.
— Это предостережения, — ответил Белгарат. — Как правило, это воткнутые в землю палки с привязанными к ним костями или перьями птиц. Мориндимы не умеют читать, поэтому для них нельзя просто вывесить табличку с надписью.
На середину таверны вышел, волоча ноги, согбенный старый траппер в залатанной и лоснившейся от изношенности одежде. На его длинном лице застыло какое-то подобострастное выражение. Следом за ним появилась молодая недракская женщина в тяжелом халате из красного фетра, перехваченном в талии сверкающей цепочкой. Шея ее была обвязана веревкой, конец которой старый траппер крепко держал в руке. Несмотря на эту веревку, лицо молодой женщины было гордым, надменным, и взирала она на собравшихся в таверне мужчин с едва скрытым презрением. Встав в центре комнаты, старый траппер прочистил горло, чтобы привлечь внимание толпы, и громко объявил:
— У меня есть женщина для продажи.
Не меняя выражения лица, женщина плюнула в него.
— А сейчас ты увидишь, Велла, что это просто снизит твою цену, — успокаивающим тоном сказал ей старик.
— Ты идиот, Тэшор, — ответила она. — Никто здесь не в состоянии заплатить за меня, и ты знаешь это. Почему ты не сделал так, как я тебе говорила, и не предложил меня скупщикам мехов?
— Скупщики мехов не интересуются женщинами, Велла, — так же мягко ответил Тэшор. — А здесь цена будет выше, уж поверь мне.
— Я не поверю тебе, старый дурак, даже если ты скажешь, что завтра взойдет солнце.
— Женщина, как вы можете убедиться, весьма бойкая, — объявил Тэшор довольно жалобно.
— Он пытается продать свою жену? — спросил Гарион, потягивая эль.
— Она ему не жена, — поправил Силк. — Просто он владеет ею.
Гарион сжал кулаки и приподнялся, лицо его от гнева покрылось пятнами, но рука Белгарата крепко сжала его запястье.
— Сиди! — приказал старик.
— Но…
— Я сказал, сиди, Гарион. Тебя это не касается.
— Если, конечно, ты не хочешь купить эту женщину, — высказал предположение Силк.
— А она здорова? — обратился к Тэшору длиннолицый траппер со шрамом через всю щеку.
— Да, здорова, — заявил Тэшор, — и у нее есть все зубы. Покажи им свои зубы, Веяла.
— Они не смотрят на мои зубы, идиот, — ответила она, но при этом смотрела на траппера со шрамом на щеке, и в ее черных глазах читался прямой вызов.
— Она прекрасная повариха, — быстро продолжал Тэшор, — и знает средства против ревматизма и лихорадки. Она умеет шить и дубить кожи и при этом не слишком много ест. Изо рта у нее нет дурного запаха — если она не ест лука, — и она почти никогда не храпит, если только не напьется.
— Если она такая хорошая, то зачем же ты хочешь ее продать? — поинтересовался длиннолицый траппер.
— Старею, — ответил Тэшор, — и мне хотелось бы немного спокойствия и тишины. Присутствие Веллы волнует, но я уже пережил все свои волнения. Хотел бы осесть где нибудь и, быть может, начать разводить цыплят или козлят. — Голос сгорбленного старика звучал несколько уныло.
— Ну это уж совсем невыносимо! — взорвалась Велла. — Неужели мне все самой нужно делать? Прочь с дороги, Тэшор. — Она грубо оттолкнула старого траппера и поглядела на толпу сияющими черными глазами. — Итак, — объявила она, — перейдем к делу. Тэшор хочет меня продать. Я сильная и здоровая. Я умею готовить пищу, выделывать кожи и шкуры, лечить обычные болезни, бойко торговаться при покупке припасов, и я могу варить хорошее пиво. — Ее глаза угрожающе сузились — Я не бывала в постели ни с одним мужчиной, кинжалы у меня достаточно отточены, чтобы убедить незнакомцев не пытаться совершить надо мною насилие. Я умею играть на деревянной флейте и знаю много старых сказок. Я могу делать чумные и сонные знаки и знаки порчи, чтобы отпугнуть мориндима, а однажды я убила из лука медведя с расстояния в тридцать шагов.